— А через комод перескочишь? — спросил Арся Иванов, недоверчиво взглянув на Миколку.
— Перескочу!
— Ой, не перескочишь!
— Ой, перескочу!
— А ну-ка, братцы, выдвинем комод!
Антоша Горский, Павлик Стоянов, Алек Хорвадзе и Вова Баринов, четыре самые сильные мальчика, подбежали к комоду и попытались подвинуть его на середину комнаты. Комод трещал, скрипел, визжал, но не трогался с места.
Миколке вскоре надоело лежать и смотреть, как четыре «барича» не могут сдвинуть «махину». Он вскочил с постели и, путаясь в длинной до пят ночной сорочке, надетой на него во время обморока, подошел к комоду. Поплевавши на ладони, напряг мышцы, уперся в комод и изо всей силы толкнул его вперед.
Трык! Комод сдвинут с места. На пол вывалена целая куча всевозможных вещей.
Чего-чего тут только нет!
Галстуки розовые, голубые, красные, лиловые, воротнички всех цветов и фасонов, шарфы, манжеты, запонки, бутылки с духами, коробки с зубным порошком, носки белые, носки цветные, жилеты полосатые, жилеты клетчатые и т. д., и т. д. — словом, целый модный магазин.
Комод этот принадлежал m-eur Шарлю, французу-гувернеру мальчиков, прозванному ими Жирафом. И все вещи, находившиеся в комоде, тоже принадлежали Жирафу. Он привез их в трех больших ящиках из Парижа и очень дорожил этими вещами.
— Вот-то скроит физиономию Жираф, когда увидит все свои жилеты и галстуки в таком виде! — вскричал Павлик Стоянов, высокий мальчик, живой как бесенок.
— И поделом ему! Не придирайся к нам и не будь несправедливым! — подхватили остальные проказники на разные голоса.
— Братцы! Я придумал штучку, — вскричал весельчак Витик Зон.
Затем он нагнулся и, пошарив в куче вещей, вынул оттуда огненно-красный галстук, розовый воротничок, четыре разноцветных носка и голубую манишку. Все это он спрятал за спинкой дивана, стоявшего в углу комнаты и как ни в чем не бывало, повернув к товарищам свою смеющуюся рожицу, произнес спокойно:
— Ну, а что же скачки?
— Будут, конечно! — отвечал за всех Павлик и, обратившись к остальным, крикнул:
— Поднимай комод, рыцари!
Мальчики бросились к комоду, втиснули в него кое-как всю груду жилетов, носков, галстуков и воротничков и поставили комод на середину комнаты. Когда все было готово, Миколка, как был, в одной рубашке и босой, отбежал в самый конец комнаты, опять поплевал на руки и весело крикнул:
Раз, два, три, бери!
Коли скажешь, то не ври,
Коли больше, это врешь,
Знамо дело, пропадешь!
И он перескочил через комод.
— Вот так скачок!
— Ну, это — мое поживаешь!
— Здорово, брат!
— Будем друзьями?
— Нет, его в рыцари в эту же ночь посвятить надо!
— В рыцари! В рыцари! Непременно!
— Штукенция, я вам скажу!
— Браво! Браво!
— Ей-богу же, молодчага!
Возгласы восторга посыпались на Миколку. Миколка, довольный и торжествующий, сидел на комоде, с победоносным видом поглядывал на своих новых друзей и от удовольствия болтал босыми ногами. Мальчики окружали его теперь, как верные рыцари своего короля. Их возбужденные, разрумяненные лица обратились к нему. Миколка оглядывал новых приятелей дружеским взором и вдруг насторожился разом. Улыбка сбежала с его лица. На него в упор смотрели два черные, сердитые глаза. Насмешливая улыбка кривила тонкие губы бледного высокого мальчика, стоявшего в стороне от других. Казалось, он хотел сказать этой улыбкой: «Ну, вот еще, нашли чем восхищаться тоже».
Алек Хорвадзе тоже заметил насмешливое, бледное лицо со злыми глазами.
— Ты чего ехидничаешь, Гога? — обратился Алек к мальчику.
— Молчи, Хорвадзе! — отвечал презрительно Гога. — Ты такой же глупый, как и остальные! Нашли чем восхищаться тоже! Мужик умеет прыгать! Удивительно, подумаешь! Да он только и делал, что скакал и прыгал у себя в деревне. Нет, вы посмотрите лучше, как барин, настоящий барин может прыгать, как может быть ловок и грациозен даже в такую минуту!
— Это кто же, настоящий-то барин? Ты?
— А хотя бы я!
— Ха-ха-ха-ха-ха! Барин! Гога Владин — барин! — захохотали мальчики. Ну, прыгай, барин, покажи свое искусство!
Гога отступил несколько шагов назад, отсчитал раз, два, три и бросился вперед. Прыжок и… отчаянный визг Кудлашки. Какая-то темная куча, хохот мальчиков… и сконфуженный Гога встал с пола или, вернее, с Кудлашки, о которую он запнулся по дороге и, прихрамывая на одну ногу, поплелся в угол.
— Барин посрамлен! Провалился барин! Ай, да Гога! Ай, да хвастун! Один только графчик Никс не смеялся. Они были приятелями с Гогой и всегда стояли друг за друга горой. Никс подхватил под руку Гогу. Гога, жаловался товарищу на «злых мальчишек» и собирался неистово зареветь. Реветь, однако, ему не пришлось.
Дверь распахнулась. Вошли трое. Один был уже знакомый Миколке Карл Карлович, или просто Кар-Кар, как его звали мальчики; другой — высокого роста, щеголеватый, смуглый человек в белом костюме, с ярко-красным галстуком и в высоком-превысоком воротничке. Это был учитель-француз m-r Шарль. Шея у француза была длинная-предлинная. За эту-то шею мальчики и прозвали m-r Шарля Жирафом. Но больше всего привлек внимание Миколки третий человек, вошедший с двумя остальными. У этого человека были чрезвычайно длинные руки, покрытые волосами, и коротенькие ноги с огромными ступнями. Мальчики нередко говорили, что в сапогах этого странного волосатого человека можно было с успехом кататься как в яликах по реке. Но что было удивительнее всего, так это лицо длиннорукого. Оно все сплошь заросло огромною, густою бородою. Борода эта шла чуть ли не от самых глаз, маленьких, зорких и добрых-добрых. Кроме глаз, на лице этого человека, сплошь покрытого волосами, красовался еще нос, немного сплющенный на конце, с очень широкой переносицей. Доброго волосатого человека прозвали Макакой, по названию обезьяны, на которую он будто бы походил. Это был директор пансиона для мальчиков, Александр Васильевич Макаров, чудеснейшее по доброте и чуткости существо в мире.