— Встань на колени! — приказал он Миколке.
— Для ча? — удивился тот.
Ему не ответили.
Вова и Арся приблизились к нему и поставили на колени.
Миколка покорился невольно и ждал с любопытством, что будет дальше.
— Раз!
Что-то сильно ударило его по спине, немного ниже шеи. Рассерженный Миколка вскочил на ноги. Перед ним был тот же Алек с поднятым кинжалом. Рукояткой кинжала он, видно, и ударил по спине Миколку.
— Ты того… не дерись. А не то и сам получишь по шее! — грозно подступил к нему Миколка.
Но тот только глазами сверкнул в ответ.
— Ничего, Миколка, молчи! Теперь ты рыцарь! — хлопнув по плечу мальчика, произнес он дружески. — Выдержал удар, не заревел. Зато мы теперь тебя принимаем в свою среду, в наш рыцарский кружок, понимаешь? Только раньше ты должен произнести еще одну клятву. Повторяй ее за мною. Что я буду говорить, то и ты.
Миколка слышал отлично, но ничего не понимал из того, что ему говорили. И какой-такой рыцарь? И какая-такая клятва? Бог весть!
Между тем Алек положил ему руку на плечо и произнес:
— Ты не бойся, здесь нет ничего дурного. Рыцарями назывались самые благородные люди в прежние времена. Они всегда заступались за обиженных, особенно за вдов и сирот, никогда не лгали и всегда свято держали данное слово. Они были храбрыми, смелыми воинами и, не задумываясь, шли на врагов. Вот в память этих рыцарей, всех вновь поступающих в наш пансион мальчиков, которые окажутся достойными этого, мы тоже посвящаем в рыцари. Понял? Ну, а теперь клади руку сюда, на кинжал, вот так, и повторяй за мной: «Клянусь защищать всех слабых и беззащитных».
— Клянусь защищать всех слабых и беззащитных! — повторил Миколка, которому начинала нравиться ночная затея.
— «Клянусь быть храбрым и смелым в битвах!» — Клянусь быть смелым и храбрым в битвах! — повторил Миколка.
— «И мудрым, как змея!..»
— И мудрым, как… Ну, это ты врешь! Змея подлая, лукавая… Я одну-то пришиб камнем… — с азартом заговорил Миколка.
— Молчи! Ты глуп и ничего не понимаешь! — выскочил вперед Вова Баринов. — Повторяй за Алеком, и баста!
— Повторяй за Алеком, и баста! — повторил за ним, как эхо, Миколка.
— Ха-ха-ха-ха-ха! — расхохотались мальчики, — этого не надо! Это лишнее!
Но велико же было их изумление, когда и Миколка загоготал во все горло и рявкнул во всю:
— Ха-ха-ха-ха! Этого не надо! Это лишнее!
— Ха-ха-ха! — следом за ним раздалось откуда-то сверху, с ветвей дуба, — вот так рыцарь!
Мальчики подняли головы. Поднял голову и Миколка. Алек взял фонарь и старался осветить ветки дуба.
Миколка разинул рот и ахнул от удивления.
У самого ствола дуба, на крепком могучем суку его, стояло какое-то маленькое очаровательное существо, не то мальчик, не то девочка. Миколка еще не видывал такого. На очаровательном существе были надеты широкие штанишки и высокие сапоги, на узеньких плечах сидела широкая матроска, какую носят мальчики. На голове была лихо заломлена маленькая фуражка с козырьком, опять-таки совсем мужская фуражка, а из-под фуражки спускались две толстые пепельные косы ниже пояса. Лицо у странного существа было очень хорошенькое, но почти коричневое от загара, а на этом загорелом лице сверкали два серых глаза.
Миг… хрустнула ветка, и очаровательное существо, тряся своими толстыми косами и своей крошечной фуражкой, едва державшейся на макушке, очутилось среди мальчиков.
— Вот и я! — прозвучал звонкий голос, — видела, как вы посвящали в рыцари нового мальчишку. Здравствуй, мальчишка! — весело кивнула она Миколке.
И маленькая черная загорелая ручка протянулась к нему. Миколка не протянул своей. Он преважно засунул обе руки за спину и, серьезно взглянув на странное существо, проговорил:
— Ты меня, того, мальчишкой звать не моги, потому как теперича я лыцарь. Видала?
— Ничего, Миколка, это свой человек! — успокоил его Витик, — это наш друг и приятель Женя. И хоть и девочка она, а любого мальчугана в удальстве и прыти заткнет за пояс.
— А коли ты девчонка, зачем в штанах ходишь и на деревья лазишь? — обратился Миколка к таинственной Жене.
— А вот почему, — весело отвечала она, — во-первых, хотя я и девочка, но совсем не умею сидеть сложа ручки, как девочка, и носить узкие платья и сапоги на каблуках; во-вторых — я больше всего на свете хотела бы быть мальчиком. Понимаешь? Мое самое большое удовольствие это прыгать через заборы и лазать по деревьям. Дядя Саша меня любит больше всего в мире, гораздо больше Маруси и всех вас, и ни в чем мне отказать не может, потому что я ему страшно напоминаю его покойного брата, то есть моего папу. Понимаешь? У других девочек должны быть иголка и ножницы в руках, а у меня — хлыст или палка. Вот я какая девочка! Понял?
Миколка, очевидно, понял и улыбнулся во весь рот. Женя понравилась ему.
— Хочешь быть моим другом навеки, как Алек, Вова, Арся, Павлик, Антоша и Витик? — спросила она.
— Ладно!
Снова захрустели ветки, и Женя очутилась на суку. Затем она исчезла куда-то, и через минуту ее белая матроска замелькала в самом конце дорожки. Мальчики побежали за ней.
Прошла неделя. Целая неделя. Миколка исчез с лица земли. То есть собственно не Миколка, а тот босоногий, рваный деревенский мальчуган, которого звали Миколкой.
У г. Макарова был странный обычай: каждому вновь поступающему пансионеру он давал новое имя.
— Ты поступаешь в мой пансион, потому что родители или родственники твои хотят, чтоб ты исправился, стал человеком, — говорил он каждому новичку, — дома тебя баловали, здесь баловать не будут: дома ты ел всякие тонкости и разные сладости, а здесь будешь есть щи с кашей да мясо с зеленью. Дома тебя звали Митенька или Митюшечка, здесь ты будешь Дима. Здесь баловства не увидишь. И имя носи другое, чтобы прежнего Митеньки-баловня не было и помину.