— Не простишь?
— Нет.
— Ни за что?
— Ни за что!
Женя вздохнула долгим, протяжным вздохом. Потом полезла в карман, вынула оттуда конверт и дрожащей рукой подала его дяде.
— Вот, — проговорила она торжественно, — когда я хлопну в третий раз в ладоши, ты разорвешь конверт и прочтешь это письмо, только громко, во весь голос. Это и будет твоим подарком мне ко дню моего рождения вместо пони, которого я должна лишиться, — печально заключила Женя. — Понял меня, дядя?
Дядя мотнул головою, хотя ровно ничего не понял из слов Жени. Но размышлять над этим было поздно. Женя уже командовала:
— Теперь сиди, не шевелясь, пока я не ударю три раза в ладоши. Я начинаю.
Она вышла на середину комнаты и ударила резко ладонь о ладонь.
— Раз!
Дверь из гостиной в кабинет отворилась, и на ее пороге появился сконфуженный и красный как рак Витик Зон.
— А… а! — как-то странно проронил директор и искоса взглянул на маленького пансионера.
— Два!
Женя снова, во второй раз, хлопнула в ладоши. И вторично растворилась дверь, не гостиная только, а другая, маленькая, чуть заметная для взора, та, что вела из классной девочек в кабинет.
На пороге классной — новое видение.
Перед изумленным взором г. Макарова стояли Котя и Кудлашка.
— Что же это, наконец, за шутки, Женя? — растерянно моргая, спрашивает Александр Васильевич. Но Женя только трясет головой и мычит что-то непонятное себе под нос.
— Три!
Третий и последний хлопок.
— Читай письмо, дядя! Скорее, скорее! И как можно громче! — кричит Женя так, точно потолок готов свалиться ей сию минуту на голову.
Александр Васильевич недоумевая разрывает конверт, вынимает из него лист бумаги, исписанный крупным почерком Жени, и читает во весь голос:
— Дети, вы провинились и заслужили наказание. Но я прощаю вас и наказывать не буду. Кудлашку позволяю оставить в пансионе. Это будет мой подарок вместо обещанного пони моей маленькой Жене.
Вот и все, что стояло в записке.
Женя торжествовала.
Каждый понедельник m-r Шарль аккуратно, от девяти до двенадцати, читал детям очень поучительную повесть об одном умном, добром и послушном мальчике. Этот мальчик никогда не шалил, не клал локтей на стол за обедом, не фыркал носом, не пачкал курточки, не рвал чулок. Он умел кланяться и шаркать ножкой, за все благодарил и не носил дохлых мышей и живых лягушат в кармане. Словом, это был настоящий «пай-мальчик». Но слушать про этого мальчика было очень скучно маленьким пансионерам. К тому же Женя сидела на яблоне, как раз под окном классной, и строила «рыцарям» такие уморительные гримасы, что те, глядя на нее, едва удерживались от смеха. Женя не ограничилась этим и, сорвав несколько яблок, еще зеленых и незрелых, пустила их в окошко. Одно яблоко попало в чернильницу, которая стояла как раз против m-r Шарля. Черные брызги полетели во все стороны фонтаном. Одна из них попала на нос m-r Шарля и украсила кончик его черной лепешкой. М-r Шарль, разом поняв в чем дело, помчался в сад накрывать виновницу, а заодно и смыть с носа злополучное чернильное пятно.
Вслед за ним из класса выскочили четыре мальчика — Вова, Арся, Павлик и Котя — и тоже помчались, только не в сад, а на птичник, прямо через заднее кухонное крыльцо.
Мальчуганы придумали новую «штучку». Слишком скучно было сидеть и слушать про благовоспитанного мальчика, и они решили позабавиться на славу. Пока m-r Шарль делал должное нравоучение Жене и отмывал с носа чернильное пятно, «рыцари» раздобыли на птичьем дворе огромного петуха с огненно-красными перьями и великолепным хвостом. Вова приволок его в класс. Петух орал так, точно его режут. Но он заорал еще громче, когда Котя, привязав к его ноге веревку, открыл дверцу печки и сунул туда опешившего петуха.
Печи летом, разумеется, не топились, но, тем не менее, петух почувствовал себя там, как в тюрьме. К тому же длинная веревка, протянутая от его ноги к ближайшей классной скамейке, на которой сидел Павлик Стоянов, пренеприятно действовала на его петушиные нервы. Между тем m-r Шарль вернулся, и чтение про благовоспитанного мальчика возобновилось.
М-r Шарль читал по-русски, так как мало кто из детей понимал по-французски. Читал он ужасно, все время коверкая слова. И все-таки «рыцари» поняли, что благовоспитанный мальчик, о котором говорилось в книжке, опасно заболел. Но он, как и все благовоспитанные и добрые дети, которые никогда не шалят и не портят настроения старшим, не боялся приближения смерти. Месье Шарль читал:
— «Мама, — обратился к своей доброй матери благовоспитанный мальчик, — когда я умру, то придите на могилку и скажите…»
В эту минуту Павлик дернул за веревку.
— «И скажите на моей могилке, мама…» — продолжал читать m-r Шарль.
— Ку-ка-ре-ку! — оглушительным криком пронеслось по классу.
М-r Шарль даже подпрыгнул от неожиданности на своем стуле.
— Не смейте кукарекать! — закричал он сердитым голосом на весь класс.
Дело в том, что m-r Шарль подумал, что кто-нибудь из пансионеров так искусно передразнил петушиный крик.
Потом он снова опустил нос в книгу и прочел дальше:
— «И скажите, что любили меня всю жизнь, мама. — Дорогой мой! — отвечала мама благовоспитанного мальчика, — когда ты уйдешь от меня, я только и смогу…»
— Ку-ка-ре-ку! — снова заорал петух.
— О, это уже слишком! — закричал m-r Шарль и так застучал руками по столу, точно стол был не столом, а барабаном. — Если еще кто-нибудь посмел кукарекать, я пошел и привел господин директор! — заключил француз.