А бумажка в это время очутилась в руках Вовы Баринова. Он стоял во весь рост на садовой качалке и читал то, что было написано там. В бумажке стояло:
...«В пансионе господина Макарова, лесном хуторе Дубки, уже второй месяц живет мальчик Миколка, убежавший от своего дяди, отставного солдата Михея, из деревни Старая Лысовка. Если Михей пожелает вернуть Миколку домой, то пусть переговорит с г. Макаровым. Хозяин Дубков принимает ежедневно».
Если бы в эту минуту солнце, не переставая светить, упало на землю, мальчики удивились бы не больше того, как были удивлены в настоящую минуту. Точно столбняк нашел на них. Они добрую минуту не могли произнести ни слова, пораженные и изумленные тем, что узнали. Поступок с бумажкой был из ряда вон скверным поступком. Очевидно, кто-то из злобы на маленького Котю захотел причинить ему большое горе, отдав его снова в руки его сердитого «дяди».
Павлик Стоянов вскочил на качалку по соседству с Вовой и вскричал, задыхаясь от волнения:
— Это такая гадость, такая гадость! Тот, кто сделал ее, — предатель и шпион. Самый скверный! Самый бесчестный! Он хотел зла бедному Коте! Котя — храбрый рыцарь и верный товарищ. Он уже доказал это. Мы все его любим, и все хотим иметь его среди нас! Мы хотим, чтобы он рос с нами, учился с нами! Ну, словом, остался с нами до окончания нашего житья-бытья здесь. И вдруг какая-то злая, предательская душа.
— Это ужасно! Кто мог сделать это! — послышались негодующие голоса остальных мальчиков.
— Какой это мерзкий и гадкий мальчишка! Негодный! Скверный! Злой!
— Да кто же это?! Кто, рыцари?!
Но никто не знал, никто не решался даже догадываться. Мальчики боялись подумать на кого-нибудь. Поступок был слишком гадок, и если бы в нем обвинили невинного, обида была бы слишком велика.
— Положительно не знаю, кто бы мог это сделать! — произнес Алек, внимательно оглядывая лица столпившихся вокруг него мальчиков. — А ты, Зон, не знаешь? — обратился он к Витику с вопросом.
— Не могу знать.
— А ты, Арся?
— Не знаю!
— А ты, Миля?
— Не знаю тоже!
— А я знаю! — послышался торжествующий голос откуда-то сверху.
Все мальчики как по команде подняли головы кверху и взглянули на дерево. Разумеется, на дереве была Женя. Она смотрела весело и лукаво чему-то улыбалась.
— Женя знает! Женя всегда все знает! Женя-всезнайка! Слезай же скорей вниз, Женя, и говори все, что знаешь! — раздавались нетерпеливые голоса.
Дуб зашуршал, листья зашумели, и в одну минуту Женя была уже на садовой площадке среди своих друзей.
— Ну, Женя! Ну, всезнайка, говори! Говори же! — Мальчики сгорали от нетерпения и прыгали вокруг Жени. Но Женя не обращала на них, казалось, никакого внимания. Она быстрыми шагами прошла площадку, приблизилась к скамейке под развесистым кленом и произнесла холодно и спокойно, глядя в упор на двух пансионеров, сидевших на скамье с книгами на коленях.
— Гога Владин, и ты, Никс Гортанов, — это сделали вы!
Мальчики вскочили. Книги выпали у них из рук и тяжело плюхнулись на дорожку.
— Как ты смеешь! — запальчиво вскричал Никс. — Как ты смеешь, скверная девчонка!
И он, опустив руки в карманы своих клетчатых панталон, принял самый презрительный и негодующий вид.
— Да, как ты смеешь так оскорблять нас обоих! — выступил вперед и Гога.
Он, видимо, храбрился, но руки у него дрожали и глаза бегали во все стороны, как у пойманного зверька.
— Молчи, ты, лгунишка! — презрительно сказала Женя. — И ты, клетчатая кукла, тоже молчи! — бросила Никсу. — Если у вас нет смелости сознаться, так не лгите, по крайней мере! — И тут же, обернувшись ко всем мальчикам, она вскричала своим звонким, далеко слышным голоском:
— Рыцари! Это сделали они: графчик Николай Гортанов и Георгий Владин. Если вы не верите мне, то должны поверить моей сестре Марусе. Моя сестра никогда не врет, рыцари! Вы знаете это. Пусть она подтвердит вам то, что эти мальчики (тут она презрительно мотнула головою в сторону Никса и Гоги) оказались предателями. А теперь позовите сюда Марусю, — заключила Женя.
Никто, казалось, не посмел ослушаться ее, и в следующую же минуту ее сестра Маруся стояла сконфуженная среди двадцати буйных шалунов, с нетерпением ожидавших от нее показаний.
Маруся была тиха и робка от природы, как овечка.
Она во всем отличалась от своей проказницы сестры. Но у Маруси было одно огромное достоинство: она никогда не лгала.
Не лгала даже в шутку; даже во время игр, которые иногда требовали шуточной лжи, — и то не лгала Маруся.
Как только сестра появилась в саду, Женя бросилась к ней со всех ног навстречу.
— Скажи им, Маруся, что ты видела неделю тому назад и что рассказывала мне вчера утром, — произнесла она, заглядывая ей в лицо.
Маруся покраснела. Ее большие кроткие глаза растерянно вскинулись на сестру.
— Ты хочешь знать еще раз о том, что я видела за изгородью сада? — тихо спросила Маруся.
— Да, да! — нетерпеливым хором вскричали мальчики.
— Это было дней шесть тому назад, — начала своим нежным голосом Маруся, — рано утром. Все мальчики спали, спали также и Женя, и дядя, и Авдотья, и сторожа Мартын и Степаныч, и m-r Шарль, и Карл Карлович, словом — весь пансион. Только я проснулась, потому что мне показалось, что ястреб спускается к цыплятам. Я вышла в сад и увидела двух мальчиков. Они крались осторожно по большой дороге прямо к большому дубу, что стоит на перекрестке двух путей, которые ведут к соседним деревням. Мне показалось это очень странным, что мальчики встали в такой ранний час и крадутся как воры. Зачем было мальчикам в такую пору идти, да еще с такой опаской, по дороге? Я стала смотреть. И что же? Они прошли с четверть версты, а может быть, и больше, и подошли к дубу. Один из них вынул какую-то бумагу из кармана, другой гвозди и молоток. Они прибили листок к дереву и снова тем же крадущимся шагом пошли обратно. Когда они повернули, то я увидела хорошо их лица. Это были графчик Никс и Гога Владин.